Предисловие автора
Если бы записки эти принадлежали человеку, известному чем-то другим, несомненным… Дело другое. А так, скажите мне даже, что вот жила, допустим, монашка, сестра милосердия, умерла в одиночестве, на чужбине или, хуже того, в центре отечества. И вот от нее остались поразительные записки. Я воспряну душой, сердцем, просветлею, порадуюсь, даже как-то успокоюсь за нас, за людей, но читать, упаси бог, не стану. Я особо как-то даже прочув твую предположительный стиль и дух ее записок. Даже почти что увижу внутренним зрением, – какие-то камни, проросшие травами стены, погоду ее духа, дрова ее одиноких светлых тягот. Поверю, но не стану убеждаться. Вот, так. Ну уж, а если мне скажут, что вот одна там биологиня, из такого-то института, что-то там карябала по ходу своей жизнедеятельности, я просто плюну.
А вот если мне сообщат, что запись есть магнитная, как Бродский утром встал один у себя дома, вернее, сначала лежит, вздыхает, читает, шуршит, не хочет вставать, судя по скрипам и томлению пленки, потом встает, тапки нащупывает, шаркает вдаль, там вода течет, потом бурлит, потом молчит почти что,– я стану прослушивать эту кассету.
Смею ли я рассчитывать быть прочитанной?
